Мирон Иванович Мержанов (Миран Оганесович Мержанянц , 23 сентября 1895 - декабрь 1975) - советский архитектор. В 1934-1941 годах - личный архитектор И. В. Сталина, автор проектов дач Сталина и высших руководителей СССР в Кунцеве, Мацесте, Бочаровом Ручье.

В 1943-1954 годах репрессирован, работал в архитектурных «шарашках» от Сочи до Комсомольска-на-Амуре. Автор проектов Золотых Звёзд Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда (1938-1939).

Биография

Ранние годы и начало карьеры

Архитектор родился в городе Нахичевань-на-Дону (сегодня - в черте Ростова-на-Дону) в преуспевающей армянской семье. Отец Иван служил чиновником и управляющим на фабрике купца Унаняна в Славянске, и приходился дальним родственником И. К. Айвазовскому. Все три сына Ивана стали талантливыми специалистами - каждый в своей области. Средний сын и младший брат Мирона Мартын стал известным спортивным журналистом, основавшим в 1960 еженедельник «Футбол», младший Яков работал театральным художником в Москве, но рано умер. До начала Первой мировой войны Мирон успел закончить классическую гимназию и поступить в Санкт-Петербургский Институт гражданских инженеров. Подрабатывал чертёжником в мастерской А. И. Таманяна, затем был призван в войска, но на фронт попасть не успел.

После октябрьской революции бежал из голодного Петербурга домой, в Ростов. Пытаясь избежать призыва в деникинские войска первой линии, добровольно вступил в инженерный батальон белой армии, а после её разгрома поселился в Краснодаре. В 1920-1923 годах продолжил обучение в Кубанском политехническом институте, легко вошёл в круг местных профессионалов, в 1922 году женился на дочери кисловодского архитектора, Елизавете Эммануиловне Ходжаевой.

Первая самостоятельная постройка Мержанова - собственный дом в Кисловодске (1925). За ним последовали

• крытый рынок в Ессентуках
• здание Госбанка в Пятигорске
• один из корпусов санатория «10 лет Октября» (ныне «Жемчужина Кавказа») в Кисловодске

В этих постройках, формально принадлежащих к конструктивизму, проявился почерк Мержанова, сохранившийся до конца его дней - стремление к эффектной монументальности построек, в сочетании с романтизацией, зрительным облегчением конструкций, а также излюбленная деталь архитектора - угловые балконы и угловые ниши, разрывающие гладкие стены зданий. Позже Мержанов называл своими главными учителями И. В. Жолтовского и Фрэнка Ллойд Райта.

Тридцатые годы

В 1929 году Мержанов выиграл открытый конкурс на проектирование санатория РККА в Сочи, который курировал лично К. Е. Ворошилов. Санаторий, финансировавшийся займом среди военных, был открыт 1 июня 1934 года, и в том же году ему было присвоено имя Ворошилова. Архитектор и нарком стали личными друзьями; дружба эта сохранилась и после отставки Ворошилова и освобождения Мержанова. Санаторий выстроен в конструктивистской манере, но Мержанов намеренно маскировал наиболее жёсткие конструктивистские элементы, гармонично соединив простые геометрические формы с горным рельефом побережья. Образ санатория и примыкающего к нему фуникулёра был растиражирован пропагандой, и Мержанов вошёл в обойму наиболее востребованных советских архитекторов.

В 1931 году Мержанов был вызван в Москву и назначен главным архитектором хозуправления ЦИК СССР. Одновременно с завершением ворошиловского санатория, по заданиям ЦИК Мержанов выстроил комплекс государственных дач «Бочаров Ручей». Руководил проектированием Военно-морской академии в Ленинграде, проектированием зданий для нового города Комсомольск-на-Амуре, совместно с А. К. Буровым построил московский Дом Архитекторов. Во второй половине тридцатых Мержанов строит в Кисловодске два крупных санатория - «Санаторий-отель НКВД» (ныне «Кисловодск») и «Красные камни». Это уже бесспорно сталинская архитектура, причём не ограниченная в средствах на качественную отделку камнем, и сохранившая типичный для архитектора «южный» романтизм.

Мирон Иванович Мержанов (настоящее имя архитектора — Миран Оганесович Мержанянц) появился на свет в городе Нахичевань-на-Дону. Интересно, что в его семье все были по-своему талантливы. Возможно, сказывалось родство с Иваном Айвазовским — тоже, к слову, отказавшимся от армянской фамилии. Один из братьев будущего архитектора расписывал театральные декорации, другой освещал в прессе спортивные события. Мирон же выбрал другую сферу деятельности — одновременно и творческую, и требующую знания точных наук.

Первая постройка, спроектированная Мержановым, датируется 1925 годом. Архитектор не стал далеко ходить и построил дом в Кисловодске для себя. За этим последовали общественные сооружения: благодаря Мержанову в Ессентуках появился крытый рынок, а в Пятигорске — здание Госбанка.

Мирон Мержанов был дальним родственником Айвазовского

В 1929 году зодчий получил задание куда более высокого уровня: он выиграл конкурс на проектирование санатория Рабоче-крестьянской Красной армии в Сочи, успешно выполнил эту задачу и даже подружился с Климентом Ворошиловым, именем которого здравница и была названа. Мержанов стал главным архитектором хозуправления ЦИК СССР. За назначением последовало участие Мержанова в строительстве Дома архитекторов в Москве и Военно-морской академии в Ленинграде, а также проектирование санатория для сотрудников органов госбезопасности.

Дача Сталина в Волынском

Талант архитектора не остался без внимания Сталина. В первой половине 1930-х он заказал Мержанову проекты нескольких своих дач — в Гаграх, в Мацесте, в Волынском. Вероятно, это Мержанова и подвело: он слишком много знал. Сталинские имения считались объектами государственной важности, их было строжайше запрещено фотографировать, а чертежи и эскизы не мог хранить у себя дома даже сам архитектор. Их либо прятали в специальных хранилищах, либо же сразу уничтожали.

Жена архитектора Мирона Мержанова погибла в лагере

В августе 1943 года Мержанова и его супругу арестовали. Архитектору предъявили обвинения по 10-й части 58-й статьи — «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений». «Домашнего архитектора» Сталина приговорили к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Подобная участь ждала и жену Мержанова — только, в отличие от мужа, пережить это испытание ей не удалось, в середине 1940-х женщина погибла. В 1948 году был также арестован и осужден сын Мержанова Борис.

Мержанов с супругой и сыном

Архитектор пробыл несколько лет в лагере, затем был отправлен в Комсомольск-на-Амуре, где получил приказ спроектировать несколько зданий. В 1949 году о его выдающихся способностях вспомнило и высшее партийное руководство. Мержанова этапировали на Лубянку, но не добавили ему срок, как он опасался, а перевели в Сухановскую тюрьму. Там архитектору выделили подобие рабочего кабинета и приказали творить — проектировать санаторий МГБ в Сочи. Следующим местом, в котором довелось оказаться заключенному Мержанову, стала «шарашка» в Марфине, где в ту пору находился Александр Солженицын. Позднее прозаик упоминал некогда любимого Сталиным архитектора в произведении «В круге первом».

Мирон Мержанов после освобождения

Когда Мержанов перестал быть нужен, его отстранили от работы над проектом и снова отправили в «места не столь отдаленные». Освобожден архитектор был в 1954 году, однако мог жить только в Красноярске — отныне его ждала бессрочная ссылка. Тогда же он начал заниматься и красноярским градостроительством — по проекту Мержанова были построены краевой Дом Советов, Центральный райком КПСС и многие другие здания. Впрочем, в 1956 году ссылка, грозившая стать вечной, завершилась: Мержанов был реабилитирован. До своей смерти в 1975 году он работал в Москве.

В истории есть странная, но привычная несправедливость: мнимые заслуги и случайные поступки исторических деятелей иной раз загораживают их настоящие, большие свершения. Так случилось и с архитектором Мироном МЕРЖАНОВЫМ, которого помнят только как "личного архитектора Сталина", каковым он, к слову, и не являлся.

МИРОН МЕРЖАНОВ, а вернее - Мюрон Мержанян, родился в Нахичевани-на-Дону, небольшом городе, который потом стал частью Ростова. Впоследствии, уже став Мироном, учился в питерском институте гражданских инженеров и подрабатывал чертёжником у знаменитого тогда архитектора Александра Таманяна. С началом Первой мировой его мобилизуют в телеграфную роту, где он служит до самого конца войны, после чего возвращается в Ростов. С Москвой его тогда не связывает ничего. В столицу он не рвётся, предпочитая заниматься любимым делом, строительством, на родине. Типичная биография заметного, но провинциального архитектора, увлечённого конструктивизмом и отчасти неоклассицизмом. Если бы не одно на первый взгляд рядовое событие, Мирон Иванович, скорее всего, стал бы "главным архитектором" Северного Кавказа, застраивая Ставрополь, Прикумск и Грозный. Но событие всё-таки произошло.

Восхождение

СПРАВЕДЛИВОСТИ ради надо сказать, что оно было связано опять-таки с Северным Кавказом. В 1929 г. был объявлен конкурс на проект здания санатория РККА в Сочи. Победа в этом конкурсе сразу вывела Мержанова как минимум в пятёрку лучших советских архитекторов. А санаторий РККА, вскоре переименованный в честь "первого красного офицера" Клима Ворошилова, стал символом города, и это при том, что тягаться ему пришлось, например, с Щусевым. Разумеется, проектные работы для стройки союзного масштаба производились в Москве. И уже в начале 30-х гг. Мержанову поручают строительство Ближней дачи Сталина. Забавный парадокс - с конструктивизмом и формализмом стали бороться в 1931 г., причём с благословения вождя. И как раз в разгар этой борьбы Мирон Мержанов сдаёт Сталину его дачу, выстроенную, по большому счёту, как раз в конструктивистском ключе. Изюминка в том, что дача вождю очень понравилась именно своей скромностью и функциональностью. Результатом сталинского благоволения стала чуть ли не сотня заказов на подобные конструктивистские дачи для членов Политбюро и наркомов по всему Подмосковью и Черноморскому побережью.

А Мержанов становится главным архитектором ВЦИК, принимая на себя ответственность за знаменитый Генеральный план реконструкции Москвы 1935 г., согласно которому, в частности, должны были снести ГУМ и построить на его месте здание Наркомтяжпрома. Сам Мержанов тоже не остаётся в стороне, проектируя Институт мировой литературы им. Горького, который должен был занять одну из "золотых точек" московского рельефа - стрелку слияния рек Яузы и Москвы (см. фото). Вот как пишет Мержанов о глобальном проекте: "Институт займёт одну из вершин треугольника - Дворец Советов - Дом Наркомтяжпрома - Институт мировой литературы". На мгновение забыв о нравственно-этической подоплёке Генплана (снос храма Христа Спасителя, ГУМа и китайгородских переулков), можно сказать, что идеи главного архитектора ВЦИК поражают своей мрачной ложноклассической красотой и оставляют далеко позади выкрутасы его современника Альберта Шпеера, главного архитектора Третьего рейха. К сожалению или к счастью, это уж кому как, но ни один из глобальных проектов не был осуществлён. Правда, на месте ИМЛИ им. Горького Чечулин и Ростковский построили в конце 40-х жилую высотку - Дом на Котельнической. Желающие могут сравнить её с проектом Мержанова.

Но, как главный архитектор ВЦИК, Мержанов всё меньше занимается собственно архитектурой, переключившись на более насущные вопросы, "которые ставили перед ним партия и правительство". Например, по воспоминаниям сына архитектора, Бориса Мержанова, Сталин во время обсуждения проекта и строительства очередной своей южной дачи в Мюссере всё время переводил разговор на оформление помещения для заседаний будущего Верховного Совета. Немного погодя вождь дал задание использовать под зал заседаний Андреевский и Александровский залы Большого Кремлёвского дворца: "Наш парламент должен заседать только в Кремле!" И за работой Мержанова следил весьма внимательно, контролируя каждый шаг, из-за чего между Сталиным и Мержановым возникали трения. Так, одобрив цветовое сочетание мебели в зале и президиуме (полированный орех и зелёный сафьян), Сталин заявил, что сафьян надо заменить на дерматин. "Но отечественный дерматин для этого не годится, а американский стоит дороже, чем русская натуральная кожа!" - ответил Мержанов. На что вождь строго сказал: "Не в деньгах дело. Это первый в истории рабоче-крестьянский парламент. Делайте из американского дерматина".

Второй раунд, правда, остался за Мержановым. Сталин, увидев на главной трибуне герб СССР, вырезанный из дерева, подозрительно спросил: "А почему не бронзовый?" Мирон Иванович ответил, что, по его мнению, резьба по дереву здесь смотрится лучше. Сталин сказал, что бронза в советском парламенте уместнее. Мержанов стал горячо настаивать на своём, но, увидев, с каким выражением на него смотрят члены Политбюро, осёкся. Однако вождь уступил и, разведя руками, сказал: "Ну что я могу сделать? Раз Мержанов мне приказывает деревянный герб, пусть будет деревянный". В конце концов Сталин смирился со всеми идеями Мержанова, а увидев в столе президиума специальную ёмкость для папок и бумаг, своеобразно поблагодарил архитектора: "Спасибо, Мирон! А то так надоело государственные дела под ж... держать!" Оказывается, Мержанов ещё давно заметил, что Сталин, садясь в президиум, кладёт бумаги на сиденье своего стула, и решил это исправить.

Триумф

ПРИМЕРНО то же самое происходило и в процессе проектирования самого, пожалуй, масштабного творения Мержанова на посту главного архитектора ВЦИК - специальных нагрудных знаков для Героев Советского Союза. Для Сталина уже было очевидно, что это будет Золотая Звезда и что носить её следует на левой стороне, над всеми остальными орденами СССР. От Мержанова требовалась только "тонкая доводка" идей вождя. Эскизов Мирон Иванович сделал много - звезда в лавровом венке, звезда на фоне Кремлёвской стены и Мавзолея Ленина и более вычурные вариации. Зная характер Сталина, Мержанов волновался, поскольку ни в одном проекте не был до конца уверен. Ситуацию исправил лётчик Михаил Громов, зашедший к Мержанову в гости. Уже будучи к тому моменту Героем Советского Союза, Громов заинтересовался знаками, посмотрел эскизы и забраковал все. Мирон Иванович был вынужден добавить самый простой вариант - то, к чему мы все привыкли. Сталин, мельком взглянув на эскизы, сразу выбрал последний вариант, правда, усомнившись насчёт размеров: "А не слишком ли она мала?" Через год последовал ещё один вызов - вождю потребовался знак Героя Соцтруда: "Сделайте что-то подобное, но чтоб оно было новым". Задача головоломная и неконкретная, но Мержанов с ней справился. Кстати, все эскизы подавались Сталину без показухи - на простом планшете, без багета и даже без поясняющих надписей. Сын архитектора как-то спросил: почему так? "Сейчас мне и самому это странно, - отвечал Мирон Иванович. - Но в то страшное время, идя к страшному человеку, мы думали не о форме, а прежде всего о содержании. И Сталин такой подход к делу одобрял". Впрочем, одна показуха была всё-таки устроена - для последнего решения по Золотым Звёздам были приглашены актёры, демонстрирующие медали. Причём медали по настоянию Сталина были сделаны разных размеров. В конце концов вождь удовлетворённо кивнул: "Ваш размер, Мирон Иванович, был правильным".

Арест и забвение

ДОВЕРИЕ Сталина к Мержанову в какой-то период было почти безграничным. Его неоднократно приглашали на дачные новоселья, где вождь взял за правило первый бокал "Киндзмараули" поднимать "за тварца и страитэля этава замэчателнава дома" - случай для СССР тех лет уникальный. Обычно первый тост звучал примерно так: "За вдохновителя наших побед, великого Сталина!" Даже начальник охраны Сталина, известный своими грубыми выходками генерал Власик, вёл себя с Мержановым вежливо и прямого хамства не допускал. И вдруг в 1943 г. Мирона Мержанова арестовывают! "Причин можно найти сколько угодно, - говорит внук архитектора Сергей Мержанов. - От вредительства до обвинений в формализме. И все они будут дутые. В реальности же я считаю, что Сталина и деда поссорил Берия. А причина нелюбви Берии к деду, хоть это в семье и не любят упоминать, - женщина, одна из дочерей Горького. Так дед оказался в ссылке. А потом туда же отправился и мой отец. Да и я сам тоже родился в ссылке... И этот арест, конечно, сказался очень плохо не только на судьбе нашей семьи, но и на творческом наследии Мирона Ивановича. Он получился как бы дважды засекреченным - один раз как архитектор Сталина, а второй - как ссыльный. Дошло до того, что имя Мержанова перестали упоминать даже в связи с его шедевром - сочинским санаторием, который в 1937 г. получил Гран-при на Парижской выставке и который показывали как символ города при каждом телевизионном прогнозе погоды в СССР. Экскурсоводы в Сочи получили инструкцию "не разглашать имени архитектора" и, похоже, придерживаются этого правила до сих пор. И то же самое касается медалей "Золотая Звезда"...

Вышло так, что от творческого наследия Мержанова в Москве осталось совсем немного. На месте зала заседаний Верховного Совета СССР воссоздали старые залы, Андреевский и Александровский, интерьер ресторана Дома архитекторов переделали. А возведённые уже после ссылки ВНИИ "Инструмент" и "Станкоимпорт" в процессе строительства изуродовали так, что сам Мержанов сетовал: "Я был конструктивистом, затем был вынужден стать "классиком", а теперь вообще не понимаю, чего от меня хотят". Пожалуй, в почти нетронутом виде действительно остались только Ближняя дача Сталина в Кунцеве да Звезда Героя Советского Союза, сменившая только название и цвет муаровой ленточки на колодке.

Миро́н Ива́нович Мержа́нов (Миран Оганесович Мержанянц , 23 сентября - декабрь ) - советский архитектор . В 1934-1941 годах - личный архитектор И. В. Сталина , автор проектов дач Сталина и высших руководителей СССР в Кунцеве , Мацесте , Бочаровом Ручье .

В 1943-1954 годах репрессирован, работал в архитектурных «шарашках » от Сочи до Комсомольска-на-Амуре . Автор проектов Золотых Звёзд Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда (1938-1939) .

Биография

Ранние годы и начало карьеры

Архитектор родился в городе Нахичевань-на-Дону (сегодня - в черте Ростова-на-Дону) в преуспевающей армянской семье. Отец Иван служил чиновником и управляющим на фабрике купца Унаняна в Славянске, и приходился дальним родственником И. К. Айвазовскому . Все три сына Ивана стали талантливыми специалистами - каждый в своей области. Средний сын и младший брат Мирона Мартын стал известным спортивным журналистом, основавшим в 1960 еженедельник «Футбол», младший Яков работал театральным художником в Москве, но рано умер. До начала Первой мировой войны Мирон успел закончить классическую гимназию и поступить в Санкт-Петербургский . Подрабатывал чертёжником в мастерской А. И. Таманяна , затем был призван в войска, но на фронт попасть не успел.

Тридцатые годы

В 1929 году Мержанов выиграл открытый конкурс на проектирование санатория РККА в Сочи , который курировал лично К. Е. Ворошилов . Санаторий, финансировавшийся займом среди военных, был открыт 1 июня 1934 года, и в том же году ему было присвоено имя Ворошилова. Архитектор и нарком стали личными друзьями; дружба эта сохранилась и после отставки Ворошилова и освобождения Мержанова. Санаторий выстроен в конструктивистской манере, но Мержанов намеренно маскировал наиболее жёсткие конструктивистские элементы, гармонично соединив простые геометрические формы с горным рельефом побережья. Образ санатория и примыкающего к нему фуникулёра был растиражирован пропагандой, и Мержанов вошёл в обойму наиболее востребованных советских архитекторов.

В 1931 году Мержанов был вызван в Москву и назначен главным архитектором хозуправления ЦИК СССР . Одновременно с завершением ворошиловского санатория, по заданиям ЦИК Мержанов выстроил комплекс государственных дач «Бочаров Ручей ». Руководил проектированием Военно-морской академии в Ленинграде , проектированием зданий для нового города Комсомольск-на-Амуре , совместно с А. К. Буровым построил московский Дом Архитекторов. Во второй половине тридцатых Мержанов строит в Кисловодске два крупных санатория - «Санаторий-отель НКВД» (ныне «Кисловодск») и «Красные камни». Это уже бесспорно сталинская архитектура, причём не ограниченная в средствах на качественную отделку камнем, и сохранившая типичный для архитектора «южный» романтизм.

В 1933-1934 годах Мержанов спроектировал первую сталинскую дачу - т. н. ближнюю дачу в Волынском . Первоначально одноэтажный дом был надстроен до двух этажей в 1943 (по другим источникам 1948), когда архитектор уже сидел в заключении; автор проекта перестройки неизвестен, но вероятно, что был использован проект самого Мержанова. В 1934 году, удовлетворённый заказчик вызвал Мержанова лично и поставил задачу спроектировать комплекс государственных дач в Мацесте , в 1935 году - на Холодной речке близ Гагр . Все эти объекты спроектированы в стиле модернизированной классики (см. постконструктивизм), равноудалённой и от конструктивизма, и от «сталинского ампира», что дало некоторым авторам (Д. Хмельницкий) утверждать, что личные вкусы Сталина существенно отличались от того, что фактически насаждалось в советской архитектуре.

В 1938 году Мержанов разработал ряд проектов Золотой Звезды Героя Советского Союза (первые Герои награждались только орденом Ленина); был выбран наиболее лаконичный вариант. В 1939 году он предложил два варианта медали «Серп и Молот», на этот раз был выбран самый миниатюрный. Официальное утверждение Звёзд состоялось 1 августа 1939-го и 22 мая 1940 года.

Арест и «шарашки»

Krasnoyarsk Krai government building.jpg

Здание администрации Красноярского края

Семья

Напишите отзыв о статье "Мержанов, Мирон Иванович"

Примечания

Литература

• Акулов, А. А. Архитектор Сталина: документальная повесть. - Рязань: Издательство «Ситников», 2006. - ISBN 5-902420-11-3
• Хмельницкий Д. Зодчий Сталин. - М .: «Новое литературное обозрение», 2007. - ISBN 5-86793-496-9

Ссылки

Отрывок, характеризующий Мержанов, Мирон Иванович

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.

Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

Какое-то время работал на воле, затем в тюремных "шарашках" НКВД, потом снова на воле, но долгое время без квартиры. А вскоре умер и был погребен на Армянском кладбище в Москве.

Одну их первых дач Сталина, ("Ближняя") архитектор Меран Иванович Мержанов спроектировал в подмосковном Кунцево в 1934 году. Но еще раньше, в двадцатые годы, сдал вождю дачу в Сочи. Называлась "Зеленая роща". Но не тот модерновый санаторий, который был построен позже и остается в строю по сей день, а тот, который спрятан в лесах Агурского ущелья, хотя не исчез с лица земли и он. Доверяя понятливости и вкусу своего зодчего, Сталин высказал тогда единственное пожелание: "только, чтоб не было фонтанов".

Фонтанов действительно нет. В семидесятые годы, когда автору довелось оказаться на сталинской "Зеленой роще", там было малолюдно, тихо, и скучно. Сам Сталин любил коротко отдохнуть здесь осенью, семья приезжала летом, оставалась подольше, время от времени наезжали руководители различных партий и главы дружественных СССР государств, в частности, Мао Цзэдун.

Что правда, то правда: сажать старик умел… Пройдет не так много времени и в этом убедится сам Мержанов. А пока заказы следовали один за другим: Сочи, Мацеста, Гагры, Кисловодск, Подмосковье — всего около пятидесяти дач для Сталина и советских руководителей первого круга.

…Чтоб понять стиль и дух мест отдыха советских вождей, далеко ходить не надо: вот вам Дом приемов на проспекте Маштоца, известный некогда как дача Арутюнова. Сюда, как предполагается, вскоре въедет четвертый президент Армении Армен Саркисян.

Понятно, интерьеры сейчас иные, но кто бывал здесь в старые времена, помнит: внутренняя отделка помещений — из ценных пород дерева, глубокие диваны, люстры из натурального стекла, бильярд, обязательный кабинет с глубокомысленным письменным столом. А еще малолюдно, тихо и, увы, скучно. Примерно так, как в "Зеленой роще", "Бочаровом ручье", "Красной поляне" или "Холодной речке" неподалеку от Гагр. (Прошу обратить внимание на эстетическую сторону топонимики).

…Мержанов родился в Нахичевани-на-Дону (состоял в родстве с художником Айвазовским и архитектором Таманяном), окончил все, что нужно окончить, чтобы стать первоклассным архитектором. Стартовая работа — проект крытого рынка в Ессентуках. Затем несколько сооружений общественного назначения и вот дело дошло до санатория "Десять лет Октября" в Кисловодске, скажем так — для Кремля.

Дальше деятельность Мержанова крепко и надолго свернула в сторону проектирования здравниц для советской элиты, а еще дальше он был придан к организации, курирующей строительство мест отдыха для самого товарища Сталина. Должность, которую занял Мержанов, называлась "Главный архитектор хозяйственного управления ЦИК СССР". Что-то вроде соответствующего подразделения в администрациях нынешних президентов.

Нельзя сказать, что строил он только для Сталина и его окружения, нет. В творческом наследии архитектора реконструкция здания Госбанка в Пятигорске, новое здание Центрального дома архитектора в Москве (совместно с коллегами Буровым и Власовым), общественные здания в Красноярске и Комсомольске-на Амуре. И вот что еще, весьма значимое, но малоизвестное: Меран Мержанов автор эскизов медалей "Золотая звезда" и "Серп и молот", которыми награждались Герои Советского Союза и Герои Социалистического Труда.

Первым звезду Героя Советского Союза получил летчик Анатолий Ляпидевский (1934 год), последним капитан третьего ранга Леонид Солодков декабрь 1991 года). А между ними — двенадцать тысяч пятьсот Героев СССР и двадцать тысяч семьсот сорок семь Героев Труда. (Четверо Героев СССР являются сегодня и Героями России, среди них наш соотечественник Артур Чилингаров).

Тем временем герой нашего рассказа сменил место жительства в Москве на нары в Комсомольске-на-Амуре. За что опала? "Настучали" коллеги — когда-то служил у Деникина. Кем служил, зачем, при каких обстоятельствах — суд и следствие не интересовали, поскольку ни суда, ни следствия не было. Был только приговор — десть лет лагерей.

В начале 1949 года Мержанова вдруг отправили этапом в Москву. На следующий день (в лагерной одежде) он уже стоял перед министром госбезопасности Абакумовым, выслушивал задание. Поручалось разработать проект санатория МГБ. Работа была выполнена в срок и качественно. После чего поручили другую, потом еще, а потом так же вдруг под усиленной охраной повезли в Иркутск.

А что Сталин, когда-то признававший Мержанова своим личным домостроителем? А ничего — Иосиф Виссарионович безмятежно отдыхал на построенных Мержановых дачах и не имел оснований гневаться на НИИ "Особые технические бюро" тюремного типа, в котором "враги советского народа" наподобие Мерана Мержанова или Андрея Туполева, продолжали конструировать, проектировать, изобретать.

Мерана Ивановича освободили в 1954-ом, на следующий после смерти Сталина год, реабилитировали в 1956-ом, похоронили в 1975-ом. Квартиру в Москве он получил лишь тремя годами раньше, до того жил в Новых Горках. Занимался живописью, часто рисовал лошадей, к которым с детства питал слабость…

© Photo: press office of FPS of RF